 |
| ru |
 |
30-05-07 @ 02:32
Стельга  
Вино из одуванчиков.
|
"- А знаете, хорошо, что мы встретились так поздно. Не хотела бы я встретить
вас, когда мне был двадцать один год и я была совсем глупенькая.
До тридцати лет я была легкомысленной дурой, только и думала, что о забавах,
развлечениях да танцульках. А потом единственному человеку, которого я
по-настоящему полюбила, надоело меня ждать, и он женился на другой.
И тут назло самой себе я решила: раз не вышла замуж, когда улыбнулось счастье, - поделом тебе, сиди в
девках! И принялась путешествовать. На моих чемоданах запестрели разноцветные
наклейки. Побывала я в Париже, в Вене, Б Лондоне - и всюду одна да одна, и тут
оказалось: быть одной в Париже ничуть не лучше, чем в Гринтауне, штат Иллинойс.
Все равно где - важно, что ты одна. Конечно, остается вдоволь времени
размышлять, шлифовать свои манеры, оттачивать остроумие. Но иной раз я думаю: с
радостью отдала бы острое словцо или изящный реверанс за друга, который остался
бы со мной на субботу и воскресенье лет эдак на тридцать.
Они молча допили чай.
- Вот какой приступ жалости к самой себе, - добродушно сказала мисс Лумис.
- Давайте поговорим о вас. Вам тридцать один и вы все еще не женаты?
- Я бы объяснил это так: женщины, которые живут, думают и говорят как вы, -
большая редкость, - сказал Уильям.
- Бог ты мой, - серьезно промолвила она. - Да неужто молодые женщины станут говорить как я! Это придет позднее. Во-первых, они для этого слишком молоды. И во-вторых, большинство молодых людей до смерти пугаются, если видят, что у женщины в голове есть хоть какие-нибудь мысли. Наверно, вам не раз встречались очень умные женщины, которые весьма успешно скрывали от вас свой ум. Если хотите
найти для коллекции редкостного жучка, нужно хорошенько поискать и не лениться пошарить по разным укромным уголкам.
Они снова посмеялись.
- Из меня, верно, выйдет ужасно дотошный старый холостяк, - сказал он.
- Нет, нет, так нельзя. Это будет неправильно. Куда бы вам хотелось поехать? Что бы вы хотели делать, чего добиться в жизни?
- Хотел бы повидать Стамбул, Порт-Саид, Найроби, Будапешт. Написать книгу. Очень много курить. Упасть со скалы, но на полдороге зацепиться за дерево. Хочу, чтобы где-нибудь в Марокко в меня раза три выстрелили в полночь в темном переулке. Хочу любить прекрасную женщину.
- Ну, я не во всем смогу вам помочь, - сказала мисс Лумис. - Но я много путешествовала и могу вам порассказать о разных местах. Куда же вы хотите отправиться для начала? Могу увезти вас в любое место. Могу вас заколдовать. Только пожелайте. Лондон? Каир? Ага, вы так и просияли! Ладно, значит, едем в Каир. Не думайте ни о чем..
Уильям Форестер открыл глаза. Мисс Элен Лумис умолкла, и оба они опять были в Гринтауне, в саду, с таким чувством, точно целый век знают друг друга, и чай всеребряном чайнике уже остыл, и печенье подсохло в лучах заходящего солнца.
- Никогда в жизни мне не было так хорошо!
- И мне тоже.
- А знаете, ведь я бываю у вас почти каждый день вот уже две с половиной
недели, - сказал Уильям.
- Не может быть!
- Для меня это огромное удовольствие.
- Да, но ведь на свете столько молодых девушек...
- В вас есть все, чего недостает им, - доброта, ум, остроумие...
- Какой вздор! Доброта и ум - свойства старости. В двадцать лет женщине куда интересней быть бессердечной и легкомысленной. - Она умолкла и перевела дух. - Теперь я хочу вас смутить. Помните, когда мы встретились в первый раз, вы сказали, что у вас одно время была... ну, скажем, симпатия ко мне.
Потом вы старались, чтобы я об этом забыла, ни разу больше об этом не упомянули.
Уильям замялся.
- Вы и правда меня смутили.
- Ну, выкладывайте!
- Много лет назад я случайно увидел вашу фотографию.
- Я никогда не разрешаю себя фотографировать.
- Это была очень старая карточка, вам на ней лет двадцать.
- Ах, вот оно что. Это просто курам на смех! Всякий раз, когда я жертвую деньги на благотворительные цели или еду на бал, они выкапывают эту карточку и опять ее перепечатывают. И весь город смеется. Даже я сама.
- Со стороны газеты это жестоко.
- Ничуть. Я им сказала: если вам нужна моя фотография, берите ту, где я снята в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году. Пусть запомнят меня такой.
Уильям Форестер скрестил руки на груди, опустил глаза и немного помолчал. Он так ясно представил себе эту фотографию. Здесь, в этом саду, было вдоволь времени вспомнить каждую черточку, и перед ним встала Элен Лумис - та, с фотографии, совсем еще юная и прекрасная, когда она впервые в жизни одна
позировала перед фотоаппаратом. Ясное лицо, тихая, застенчивая улыбка. Это было лицо весны, лицо лета, теплое дыханье душистого клевера.
- Когда я в первый раз увидел эту простую карточку - девушку со скромной, без затей, прической, - я не знал, что снимок сделан так давно. В газетной заметке говорилось, что Элен Лумис откроет в этот вечер бал в ратуше. Я вырезал фотографию из газеты. Весь день я всюду таскал ее с собой. Я твердо решил пойти
на этот бал. А потом, уже к вечеру, кто-то увидел, как я гляжу на эту фотографию, и мне открыли истину. Рассказали, что снимок очаровательной девушки сделан давным-давно и газета из года в год его перепечатывает. И еще мне сказали, что не стоит идти на бал и искать вас там по этой фотографии.
- Спасибо.
- За что?
- За то, что вы хотели пойти на бал искать меня, за то, что вырезали фотографию из газеты, - за все. Большое вам спасибо.
Они побродили по тропинкам сада.
- А теперь моя очередь, - сказала мисс Лумис. - Помните, я как-то обмолвилась об одном молодом человеке, который ухаживал за мной семьдесят лет тому назад? Он уже лет пятьдесят как умер, но в то время он был совсем молодой и очень красивый. От него так и веяло здоровьем и сумасбродством, лицо
всегда было покрыто загаром, руки вечно исцарапаны; и все-то он бурлил и кипятился, а ходил так стремительно, что казалось, его вот-вот разорвет на части. То и дело менял работу - бросит все и перейдет на новое место, а однажды сбежал и от меня, потому что я была еще сумасбродней его, нипочем не соглашалась стать степенной мужней женой. Вот так все и кончилось. И я никак не ждала, что в
один прекрасный день вновь увижу его живым. Но вы живой, и нрав у вас тоже горячий и неуемный и вы такой же неуклюжий и вместе с тем изящный. И я заранее знаю, как вы поступите, когда вы и сами еще об этом не догадываетесь, и, однако, всякий раз вам поражаюсь. Я всю жизнь считала, что перевоплощение - бабьи сказки, а вот на днях вдруг подумала: а что, если взять и крикнуть на улице:
"Роберт! Роберт!" - не обернется ли на этот зов Уильям Форестер?
- Не знаю, - сказал он.
- И я не знаю. Потому-то жизнь так интересна.
Август почти кончился. По городу медленно плыло первое прохладное дыхание осени.
Как-то раз Уильям Форестер шагал по хорошо знакомому саду и еще издали увидел, что Элен Лумис сидит за чайным столом и старательно что-то пишет. Когда он подошел, она отодвинула перо и чернила.
- Я вам писала, - сказала она.
- Не стоит трудиться - я здесь.
- Нет, это письмо особенное. Посмотрите. - Она показала Уильяму голубой конверт, только что заклеенный и аккуратно разглаженный ладонью. - Запомните, как оно выглядит. Когда почтальон принесет вам его, это будет означать, что меня уже нет в живых.
- Ну что это вы такое говорите!
- Садитесь и слушайте.
Он сел.
- Мы ведь славно провели время, правда? Это было так необыкновенно хорошо - наши с вами беседы каждый день. Есть такая ходячая, избитая фраза - родство душ; так вот, мы с вами и есть родные души. - Она повертела в руках голубой конверт.
- Я всегда считала, что истинную любовь определяет дух, хотя тело порой отказывается этому верить. Тело живет только для себя. Только для того, чтобы пить, есть и ждать ночи. В сущности, это ночная птица. А дух ведь рожден от солнца, Уильям, и его удел - за нашу долгую жизнь тысячи и тысячи часов бодрствовать и впитывать все, что нас окружает. Разве можно сравнить тело, это жалкое и себялюбивое порождение ночи, со всем тем, что за целую жизнь дают нам солнце и разум? Не знаю. Знаю только, что все последние дни мой дух соприкасался с вашим и дни эти были лучшими в моей жизни. Еще о многом надо бы поговорить, да придется отложить до новой встречи.
- У нас не так уж много времени.
- Да, но вдруг будет еще одна встреча! Время - престранная штука, а жизнь - и еще того удивительней. Как-то там не так повернулись колесики или винтики, и вот жизни человеческие переплелись слишком рано или слишком поздно. Я чересчур зажилась на свете, это ясно. А вы родились то ли слишком рано, то ли слишком поздно. Ужасно досадное несовпадение. А может, это мне в наказание - уж очень я
была легкомысленной девчонкой. Но на следующем обороте колесики могут опять
повернуться так, как надо.
- Как-нибудь, году так в тысяча девятьсот восемьдесят пятом или девяностом, молодой человек по имени Том Смит или, скажем, Джон Грин, гуляя по улицам, заглянет мимоходом в аптеку и, как полагается, спросит там какого-нибудь редкостного мороженого. А по соседству окажется молодая девушка, его сверстница, и, когда она услышит, какое мороженое он заказывает, что-то произойдет. Не знаю, что именно и как именно. А уж она-то и подавно не будет знать, как и что. И он тоже. Просто от одного названия этого мороженого у обоих станет необыкновенно хорошо на душе. Они разговорятся. А потом познакомятся и уйдут из аптеки вместе.
И она улыбнулась Уильяму.
Два дня спустя Уильям Форестер сидел за столом у себя в редакции, и тут пришло письмо. Он сразу узнал голубой конверт, но не вскрыл его.
Надвинувшаяся было осень отступила. Вновь сияло лето, вспенивая облака и начищая голубой металл неба. Он вошел в аптеку и уселся у снежно-белой стойки. Уильям Форестер вынул из нагрудного кармана письмо и положил перед собой, но все не распечатывал конверт.Он смотрел в окно: желтый солнечный свет на асфальте, зеленые полотняные навесы над витринами, сияющие золотом буквы вывесок через дорогу... потом взглянул на календарь на стене. Двадцать седьмое августа тысяча девятьсот двадцать восьмого года.
Он взглянул на свои наручные часы; сердце билось медленно и тяжело, а минутная стрелка на циферблате совсем не двигалась, и календарь навеки застыл на этом двадцать седьмом августа, и даже солнце, казалось, пригвождено к небу и никогда уже не закатится. Мимо распахнутых дверей аптеки, чему-то смеясь, проходили женщины, но он их не видел, он смотрел сквозь них и видел дальние улицы и часы на высокой башне здания суда. Наконец распечатал письмо и стал читать.
Потом медленно повернулся на вертящемся табурете. Опять и опять беззвучно повторял эти слова про себя, и наконец выговорил их вслух, и снова повторил:
- Лимонного мороженого с ванилью, - сказал он. - Лимонного мороженого с ванилью. "
|
Total disscussion threads: 6 Pages: 1
«« « 1 » »»
Post reply | Post reply with quote
 | | Доброжелатель
30-05-07 @ 03:45
|
 |
|
| зай, как всегда тебе ЗачОт )) фотки кстати скинть тебе сюда твои? |
 |
|
|
 | | Dimarik-korsar
02-06-07 @ 12:26
|
|
|
| Можно я тоже отмечусь, хоть разик)))) Класс, молодец, мне нравится. |
|
|
|
|
| | Dimarik-korsar
06-06-07 @ 12:52
|
|
|
| Наташ, куда пропала то, почему стёрла, то что было написано, я только хотел написать там , а раз и нет уже)))) Настроение неважное было, тянуло пообщаться))))) |
|
|
|
|
| | Dimarik-korsar
08-06-07 @ 00:38
|
|
|
| Нет ответа, нет привета ...эх..... |
|
|
|
|
 |
|
Да не, Димк) Я тутта))))
Рада вообще то видеть тут тебя :)))) |
|
|
|
|
Post reply | Post reply with quote
Total disscussion threads: 6 Pages: 1
«« « 1 » »»
|
 |
