|
| 07.05.07 21:16 | Сказка 2 |
ru |
1. Я к тому времени уже как-то об этом забыла.
Не потому, что вспоминать противно было, а просто к чему? Так, всплывало иногда, картинками, сожалением даже каким-то, не понятным, а в целом: было и было, что теперь?
Жили мы тогда со Светкой на какой-то съёмной коммунальной квартире, в гадюшнике каком-то, жильцов других не видели, занимали две комнаты и были вполне самодостаточны. Комнаты наши представляли собой те редкие помещения, которые хозяева умудряются завалить до отказа: мебели куча, полок каких-то непонятных, раскладушек, а поверх них горы книг, тетрадей, одежды, безделушек мелких, которые и выбрасывать вроде жалко, а пользы никакой. Но места всем хватало. Один раз только, помнится, собралась компания, и пошли мы исследовать, кто живёт по соседству. Вскрыли замок, благо английский, с ноги вышибается, а нас много собралось, человек пятнадцать. Залезли в другую комнату, да только ничего интересного там не нашли: розовые кровати штабелями, а в них люди какие-то спят. Все с одинаковым лицом, возраст только разный. Старики и дети, в основном. Мы комнат семь обошли, разбудить никого не смогли, подумали, что кладбище такое, ничего интересного, в общем. Потом только их птиц заметили, случайно, с улицы.
Светка, помню, сильно расстроилась. Села в угол, обхватила свои острые коленки и молчала. Думала, может. Она тогда умела, правда.
Вообще, Светка классная была. Высокая, тонкая, с длинными руками и ногами. Светленькая, зеленоглазая. С мозгами только какая-то засада была, да тогда мы все этим страдали. Она первая и слонёнка нашего ущербного нашла.
Ну, как слонёнка. Был у нас аквариум, с прошлых жильцов остался, плавало там что-то, непонятное. Да мы его игнорировали, не следили. Вода там, или физрасствор какой-то ли, всё короче высохло, стал там хлам копится, аквариум перестал выделятся на общем фоне, мы про него и забыли, собственно.
А Светка в шкафу рылась, чёй-то там искала, и вдруг села на пол и заворожено вглубь смотрит. Я испугалась, что за ней таки вернулись, ну эти, которые обратно отправляют, тогда облава шла, стала народ прятать, а она как захохочет истерично. Ну, всё, думаю, совсем девка сбрендила, а ворона эта давай что-то вытаскивать.
Ну и вытащила. Я как глянула, мне аж поплохело. Что-то в нём от рыбы, или от рептилии там, всё-таки осталось. Ходить он не мог, бедный, только ползал. И плакал всё время. Жалобно так, как ребёнок после лоботомии. Мы сперва мучились, спать не могли, а потом привыкли как-то. За дверь-то его не выставишь, тогда мутантов боялись, быстро бы прикончили, или лазерщики подобрали б для экспериментов, что значительно хуже. Да и ласковым он оказался, ручным. Ползал себе, ревел, никого не трогал, только хоботок иногда под себя подомнёт, лежит, глазами вращает. Помогать надо было.
Да вообще у нас тогда кого только не было. Не, не мутантов, в смысле, а просто людей странных и нам не всегда понятных.
Ну с Зойкой и Людкой, тут всё доступно, без излишеств, простые как три рубля, а вот ходил к нам одно время мальчик один, то ли физик, то ли програмер особо замороченный, всё хотел четвёртое измерение открыть, чтобы людям жилось лучше. Бывало, абажуром накроется, и сидит себе, формулы кропает какие-то, цифры, буквы, рисуночки дурацкие. Очень за человечество радел. Что оно ему такого доброго сделало?
Хотя все мы тогда были в том возрасте, когда личная выгода имеет очень абстрактные формы, да и не важна она нифига, и хочется совершить что-то, от чего всем сразу сделается хорошо.
Ходил, ходил, а потом вдруг делся куда-то, открыл, может?
Баба эта странная, в форме, только значительно позже выяснилось, что ей от нас надо. А интересовалась она нашими играми.
2. Мы тогда много во что играли. Перемещались помаленьку, с полями всякими развлекались, как любая молодёжь, в общем. Ломали себе мозги, думая, что так лучше, и ломали их другим, думая, что так веселее. На нервах играли друг у друга. Оформляли это как-то. Под орден Гимлера, под шабаш или под ритуалы какие-нибудь. Работало.
Развлекались, как могли, веря в своё бессмертие, молились Джаа и Седвишесу мечтали о мире во всём мире и ненавидели евреев.
Но всё это было почти безопасно, почти законно и другие разные «почти». Кто по молодости этим не грешен?
Стало страшновато, когда начали играть «в Коней». У нас было разрисованное поле, как в шахматах, квадратами, только по середине шла диагональ, за которой клетки меняли цвета: белые становились чёрными, чёрные белыми. Были фигуры: полуметровые, сидящие кони, все одного цвета, но разной формы. Мы давали им имена знакомых, спорили, иногда даже ругались за них. А потом мы узнали, что это не игра.
Когда события с нашей доски перешли в реальность, нас это позабавило. Нет, не властью. Даже не возможностью изменить свою жизнь, нас она абсолютно устраивала, а какой-то странной прикольностью происходящего. Весело было. Устраивали охоту друг на друга, выбирали президента в Камбодже, поддерживали свою баскетбольную команду.
А потом началось. Баба эта появилась с лошадиной физиономией, спрашивала что-то, все разговоры записывала. На слонёнка нашего убогого поглядывала неодобрительно. Говорила, что писательница. Разве с таким фейсом можно пристойное что-то писать? Отчёты только какие-нибудь. Но мы к ней не лезли. Может, скрываясь от кого.
Юношеский пофигизм к людям и подвел нас. Каждый чувствовал себя «вещью в себе». Никому из нас не было никакого дела до остальных. Все мы воспринимали человечество как нечто нас не касающееся, как соседского дауна, которому можешь сунуть горсть конфет, проходя мимо, но никогда не станешь бороться с причиной ради него одного. Нет, мы любили людей. Но нам не было дела до Человека.
А потом пришли люди. Много. В форме.
Меня к тому времени там уже не было. Я ушла искать свою судьбу. Мы тогда крепко верили в предназначение и другие глупости. Даже смешно, имея такую власть, идти на поводу у убогого воображения авторов прочитанных в детстве сказок. Ничего Я не нашла.
Зато Они нашли меня.
Наши дурацкие комнаты ничуть не изменились. Это не плохо, в целом. Иногда, когда уходишь, даже навсегда, остаётся желание верить в то, что когда-нибудь вернёшься и найдёшь всё таким, как оставил. Даже людей.
Я снова попала туда. Вместе с этой бабой и двумя придурками, в такой же форме. Там было ещё несколько человек, явно наших. Заморенная Людка, несколько придурковатых парней, Санька, красивая молодая еврейка и те, кого Я уже не знала.
Люди в форме что-то спрашивали, Я молчала.
Тогда эта дура подошла ко мне и обхватила мою голову ладонью, начала сжимать. Я ещё подумала, что череп сейчас лопнет и вся её рука будет в моих мозгах. Не подействовало. Тогда она дёрнула на себя черноволосую девушку и, обхватив её за затылок, резким движением кинула вниз. Она упала, как стояла. Не выставив вперёд локтей, колен. Плашмя. Только волосы разметались по полу. Мертва.
Они хотели знать, как нам удалось создать эту игру, «Коней».
Я рассказала всё.
3. Теперь они держат меня здесь и заставляют играть.
Mood: Темно-зеленое Music: Почему-то Мельницу
|
|
| |
|
|
| 30.04.07 12:07 | Сказка 1 |
ru |
Анна.
К тому времени мне было уже безразлично, что станет с этой надоевшей пустой квартирой. Мне надоело все. Я перестала верить в безгрешность Кундеры, мне надоела его пустая, никчемная стонливая Тереза, мне хотелось просто спать. Но волны страха захлестнули наконец весь мозг целиком, не оставляя в нем ни одного здорового кусочка, не подвластного этому вездесущему ужасу.
Я встала. Меня пугала эта дурацкая квартира, имеющая свойство перемещаться во времени и прыгать по пространству, оказываться то здесь то там.
Я вышла из комнаты, где дрались кошки и поняла, что в Зале, заваленном кучами хлама лежит существо, которому не место здесь.
Я подошла к ней. Она лежала, завернувшись в шубу, поверх лежала куча всякого хлама, какие-то забытые мною в детстве вещи. Оказалось, я выбросила не всё. Не стоит беспокоить её. Она была мне безразлична, но её намерение, простое и не двузначное заставило меня делать хоть что-то. Я пошла дальше. Я не хотела беспокоить её до того момента, пока она не вздумает напасть в открытую. Я зашла в Мастерскую и, странное дело, не обнаружила в ней всего того хлама, которым обычно она завалена. Сбоку, на узкой, неудобной, будто вырезанной из купе поезда, койке лежала Полиша. И тогда я поняла, на кого похоже это существо. Они впустили его не просто так, они думали, что вернулась Полина.
Она точно также, как и существо, куталась в шубу, её узкие глаза, скрытые прозрачными веками, глядели сквозь меня. Взгляд проникал сквозь веки, просвечивал, будто сквозь полиэтилен. Я села к ней на кровать, погладила по лысой голове, а она каркнула и повернулась на другой бок. Полина спала. Я вышла на кухню, налила себе ржавой, прогорклой воды, не стала её пить, но и за окошко выплескивать тоже было как-то… нечестно, наверно, что ли. Здесь всегда были проблемы с водой. То она лилась со всех щелей так, что мы порой ходили по пояс в воде, а иногда её не было совсем.
Я сидела на кухне, начинала понимать, что придется как-то бороться с этим существом. Один раз впустив нечисть в дом, очень сложно от неё избавиться.
Я даже не смогла дать этому имени. Оно точно не было вампиром или кем-то им подобным. Но выбора у меня, пожалуй, не было. Рано или поздно, она нападет на нас. Я пошла в спальню родителей, стала объяснять, что существо, которое лежит в зале, конечно, это не Полина, на что мне ответили: так это Аня, её сестра. Я поняла, что бесполезно спорить и что с ума здесь сошла, видимо, я одна. Я вернулась в Зал, продираясь сквозь огромную груду вещей, надо было выбросить все в море, пока ещё была маленькой, но как всегда не успела, были какие-то важные дела, а теперь вот: пригодился ведь хлам – вон местная, теперь, нечисть гнездо себе свила!
Но, конечно же, я знала, кто она такая. Я знала, что мирозданию, которое устало говорить намеками, а потом вслух, а потом кричать мне в уши, я надоела. И тогда прислали её. Я знала, кто она и боялась этого. Потому что догадывалась, что это, наверное, конец. Я не хотела, чтобы она выглядела вот так, как нервное, затравленное красноголовое создание. Но выбора мне, похоже, не оставили.
За мной пришла моя любовь. Я знала, почему и зачем она пришла. Я наверно даже была готова к этому. Ясно точно понимала откуда она взялась. Она появилась из моего самообмана, из попытки обмануть судьбу, из попытки обмануть всех окружающих людей. Я всегда верила Гребенщикову. И, как всегда, моя вера меня подвела. Каждый раз меня подводит моя вера. Кто любит, тот любим. Меня любили, а я нет. Меня любили слишком много, а я, как пустая гранитная скорлупка, никогда не отвечала взаимностью. Я бережно хранила свою нежность и хранила людей, к которым её испытывала. Не потому что это были хорошие люди. А потому что они служили вместилищем моей нежности. И чувство это, глубоко эгоистичное, никогда не искупало той любви, которую они питали ко мне. И теперь пришла она, эта красноволосая гадкая Анна, она пришла сломать мой мозг, я ничего не могла с нею поделать, мне нечего было ей противопоставить, потому что она была права. Я сидела рядом с ней и гладила её по сухой, кожистой, костлявой спине, я пела ей, пытаясь успокоить её судороги. Я расчесывала её волосы, несколько раз даже пыталась её накрасить. Она поселилась в моей комнате, она спала в моей постели. Каждый день я заезжала в эту квартиру, чтобы погладить её или рассказать ей что-нибудь. Она упорно молчала. Она молчала не для того, чтобы создавать тишину, она молчала потому что не умела говорить, я не дала ей никакого оружия, кроме её беспомощности и моей вины. Я не знала, что с ней делать, но она не мешала мне жить, она просто присутствовала рядом со мной как некий незримый объект, где бы я ни находилась.
У меня не было выбора. Я была вынуждена жить рядом с ней. Потихоньку, капля за каплей, она овладевала моим временем, в конце концов, я поняла, что вокруг меня больше нет людей, что комната моя оказалась в каком-то странном месте, это не была пустыня или ледяной материк, ничего подобного. Это был небольшой город, не достаточно крупный, что бы в нем не сразу заводились друзья и не слишком мелкий, чтобы горожане знали друг друга в лицо. Мы жили с ней вдвоем. И тогда она превратилась в мое одиночество. Я поняла, что кроме неё у меня никого нет, и что единственное оставшееся в моей жизни - это заботится об этом странном молчаливом красноволосом существе и гладить его шероховатую, сухую, костлявую спину. Я не хотела возвращаться, мне было хорошо с ней. И тогда она, моё одиночество, стала трансформироваться, меняться. Глаза её стали превращаться в узкие щелки, а волосы, как будто сожженные химией, стали тонкими и тусклыми. Кожа её становилась все более сухой и шершавой, она все усыхала и , в конце-концов превратилась в обтянутый кожей скелетик. Я больше не выносила её на солнышко, чтобы она грелась, она поселилась в углу моей постели, превратив её в ложе для двоих: меня и моего одиночества. Я не звала её Анной, я вообще никак её не звала и удивлялась своей уверенности в определении пола этого существа. И тогда, в какой-то момент, я поняла, что это не я нужна ей, а она нужна мне. Я больше не разговаривала с ней и, кажется, даже не прикасалась к ней. Я стала также молчалива, безмолвна, как и она. Когда я наконец заглянула в зеркало, то поняла, что превращаюсь в точно такое же одиночество, которое будет бродить по миру в поисках чужого ложа, которое никогда не будет мне принадлежать.
Mood: Белое безмолвие Music: Инструментал, старый рок, опера
|
| Comments: 1 | |
| |
|
Total posts: 2 Pages: 1
«« « 1 » »»
|
|
| Mo |
Tu |
We |
Th |
Fr |
Sa |
Su |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | | 29 | 30 | | | | | |
|
